Анатолий Осмоловский об акционизме

Один из первопроходцев московского акционизма, автор знаковых перформансов-провокаций («…УЙ» на Красной площади», «Баррикада», «Против всех»)Анатолий Осмоловскийрассказывает, чего же все-таки добивалось поколение акционистов девяностых, и почему выходки Петра Павленского — не являются искусством. Беседу вела Наталья Кострова. Цитирую отсюда, в сокращении:

«Когда заговаривают про акционизм, всегда вспоминают вас, Александра Бренера и Олега Кулика. И, наверное, не будет преувеличением сказать, что нынешних акционистов всему-всему научили вы.

Дело не в том, что научили, а в том, что для того, чтобы те или иные действия привлекали внимание и квалифицировались как искусство, необходимо сформированное дискурсивное поле. Поэтому здесь вопрос в том, кто это поле создавал. Я — когда делал уличные акции — работал в абсолютном вакууме. В советском андеграунде не было принято привлекать внимание к собственной деятельности. Поэтому на меня и моих двух друзей Григория Гусарова и Дмитрия Пименова — мы вместе разрабатывали стратегию уличного акционизма — смотрели как на зачумленных. Более того, средства массовой информации не понимали, что мы делаем. И трагически погибший в 1990-е годы Григорий Гусаров — наш, так сказать, менеджер, — обладавший абсолютно бульдожьей хваткой, приходил в «Московский комсомолец» и оставался там до того момента, пока не видел, что информация об акции пошла в печать. Он, собственно говоря, не только информацию в печать пробивал, но и объяснял журналистам, что это такое было. Потому что люди советские — мы ведь начинали еще в СССР — вообще ничего не понимали. Это для нас — людей, которые занимались современным искусством, — акционизм был не то что обыденным, но понятным жанром. А обычный человек понятия не имел, что это. Да и нам самим было понятно только то, как этот жанр действует в профессиональной среде, а вот как он взаимодействует с общественным мнением — этого мы не знали и только начинали исследовать. И если говорить о том, что сделало поколение акционистов 1990-х годов, то верным ответом будет: создало дискурсивную площадку. Но уже тогда нам было абсолютно ясно, что квалификация того или иного действия как искусства совершенно не освобождает от уголовного преследования. Поэтому, если говорить конкретно о Петре Павленском, я считаю необходимым пояснить два важных момента. Наша деятельность — что моя, что Бренера, что Кулика, что Авдея Тер-Оганьяна — была направлена против всех. Иногда даже в буквальном смысле. У нас не было аудитории. Более того, аудиторию мы сознательно от себя отталкивали, потому что основной идеей нашей было ни в коем случае не создавать образ, с которым можно было бы идентифицироваться. Образ должен был быть исключительно негативным. Почему? Потому что: 1) отсутствие аудитории — это подлинная свобода; 2) все механизмы идентификации с художественными образами считались нами глубоко репрессивными и реакционными. Они размагничивают протестные импульсы в человеке. Но это сложная теория. Не буду в нее погружаться. продолжение...